«Уравновешенный человек с интересом занимается всем»
Елена Николаева
Журнал «Эксперт», 25 апреля 2016
Россиянки заняли первое место в официальном командном зачете на V Европейской математической олимпиаде для девушек, проходившей в Румынии с 10 по 16 апреля. Команда взяла три золотые и одну серебряную медаль, набрав суммарно 122 балла. Вторыми финишировали американки (111 баллов), третье место досталось девушкам из Болгарии (99 баллов. Лучшей в индивидуальном рейтинге среди всех участниц олимпиады стала Мария Дмитриева, ученица десятого класса московского Лицея «Вторая школа».
Почему российская школа до сих пор в состоянии «производить» молодых математиков мирового уровня? Об этом мы поговорили с народным учителем России Владимиром Овчинниковым, директором «Второй школы».
В 1956 году новая московская школа № 2 на улице Фотиевой находилась буквально на окраине Москвы. Последние дома заканчивались у Калужской заставы, дальше шли пустыри и огороды. Рядом возводился жилой дом, учиться приходилось в эпицентре стройки, грязи и шума. «Начинали, кажется, впятером», — вспоминает Владимир Федорович Овчинников. Сейчас здесь преподают 13 кандидатов и два доктора наук. Проходят встречи с представителями научных институтов, которые читают лекции по своим темам. Работают психологи, ассистенты преподавателей. И это не вуз из первой десятки. Это школа — шесть параллелей с шестого по одиннадцатый класс. Образование бесплатное. Входной билет — талант и готовность работать шесть дней в неделю.
— По моим ощущениям, последние четыре-пять лет спрос на знания растет. Вы наблюдаете это?
— Что касается школьного образования, то здесь положение невеселое. Школы, которые уделяют внимание именно образованию, можно по пальцам пересчитать.
— Почему так?
— Здесь, конечно, целый комплекс причин. Состав учителей очень несильный. Старики — те, которые имеют и опыт, и знания, — уходят. Очень много людей случайных, которые живут по пословице «Нет дороги — иди в педагоги». Дети немножко другие. Семьи не уделяют внимания воспитанию ребенка. И их можно понять: кризисы нам не дают покоя. Сказать, что полный провал, я, разумеется, не могу. Но школы компенсируют недостатки в образовании какими-то другими делами. Развлекают детей. Сейчас вот появилась возможность по субботам бесплатно водить их в музеи, театры. То, чего мы, правда, лишены. У нас шестидневка, и даже на учебу не хватает времени.
— На уровне государственных институтов пытаются рисовать дорожные карты, проекты, как вытащить образование. У вас же сложился набор условий, который сработал. Как?
— В начале 60-х Хрущёв ввёл 11-летнее обучение с тем чтобы один раз в неделю дети занимались производственной работой. Полезное дело. Но воспринималось в штыки. А вокруг нас были либо огороды, стройка, в 1956 году, либо научные институты. И нам учить детей слесарному и токарному делу было негде. Мы попытались зайти в какую-то мастерскую по ремонту замков. Нам сказали: «Вы смеётесь что ли – нас самих вот-вот закроют». Мы обошли целый ряд институтов. И совершенно случайно, в кабинете академика Лебедева, директора института точной механики и вычислительной техники (прим. теперь это институт им. Лебедева) встретили учёного, который возглавлял отдел института, где изготавливались блоки вычислительных машин. Услышал он нашу просьбу. И сказал: «О, давайте, создадим в школе такой отдел и ребята будут реально изготавливать блоки этих машин и получат после школы разряд радиомонтажника». И когда стало известно, что в школе реально готовят ребят, к нам на поступление начался конкурс. А потом появилась ещё одна профессия – программист. Мы открыли классы по физике и математике. И к нам хлынул ещё больший поток желающих.
— Школа получила возможность отбирать лучших?
— Кроме того, одновременно, мне удалось набрать очень сильный состав учителей. Математиков, физиков, словесников. Многих из них не брали на работу в другие места… Вы что-нибудь слышали о пятом пункте? Правильно. Из-за национальности. Каждого учителя тогда утверждал заведующий РОНО. Это анкеты и прочее, прочее. А я их всякими правдами и неправдами протаскивал в школу. Это были блестящие учителя. И блестящие учащиеся. Школа двинулась.
— История школы, при всех успехах, была довольно драматичной...
— Да, в советские годы партийные круги считали, что мы не тем занимаемся. Не так воспитываем и не тому учим. Что школа на грани диссидентства, а может и вовсе диссидентская. Состоялось бюро райкома партии, которым дирижировал Гришин – первый секретарь. Администрацию из школы убрали. Я был на грани исключения из партии, а это в смысле профессии, по крайней мере, гибель. Это был 1971-й год. Вернулись мы с бюро райкома, я собрал учителей и просил их не уходить из школы. Сохранить то хорошее, что в школе есть.
— Как удаётся сохранять это поступательное движение вверх все эти годы?
— У меня принцип: набрать хороших учителей и не мешать им работать.
— Что значит «не мешать»? Не лезть в уроки, не указывать «как» преподавать?
— Программа всё-таки составляется общая, но не лезть с мелочами. То, что делают многие школьные начальники. Ну, не дают человеку развиваться. Мешают ему быть творцом.
— Бывают отдельные яркие учителя. Как Вам удалось собрать их много?
— Когда мы стали собирать сильных учеников, то к нам потянулись сильные учителя. А учителя плохо подготовленные – не выдерживали, уходили, потому что дети задавали им тысячу непростых вопросов. Так, постепенно выкристаллизовался хороший состав. А это главное в образовании.
— Стив Джобс как-то подметил, что нельзя брать посредственных специалистов. Возьмёшь одну «не звезду», она притянет другого такого же. Не успеешь оглянуться, вся компания уже состоит из них.
— Да, и такая опасность есть. Но, как правило, учителя всё же сами не выдерживают. Малообразованные, равнодушные к своему делу уходят куда-то, особенно теперь, когда есть школы, где высокие заработки и меньшие требования к образованию.
— В Вашей школе активно работают несколько психологов. Какую роль они играют?
— Я считаю, что у нас в стране, особенно в системе образования психологи обязательно нужны. Он должен помогать учителю, детям. У нас кабинет психологии всегда просто забит. Приходят посоветоваться, выпить чаю в хорошей компании.
— Также я знаю, что у вас психологи участвуют в формировании классов. Будто команду на МКС подбирают по сочетанию характеров.
— Обязательно. Поступающие сдают письменную математику, устную, диктант и проходят беседу с психологом. В классе должен быть баланс экстравертов и интровертов, лидеров и самодостаточных, «физиков» и «лириков» и т.д.
— В чём заключается работа психолога на этом этапе?
— У талантливых детей бывают особенности. Они могут быть не коммуникабельны или не умеют учиться со всеми. Это не часто бывает, но иногда мы вынуждены переводить ребёнка на индивидуальное обучение. Это, конечно, не удобно и школе, и учителям, и ребёнку. Но это вынужденная мера.
— Много ли тех, кто не выдерживает нагрузок и вынужден перейти в другую школу?
— Есть группа ребят очень сильных, есть старающиеся и растущие, а есть те, кто не тянет. Причина может быть в недостаточном интересе, а может быть в лени, когда ребёнок привык, что ему всё легко дается, и не приучен серьёзно работать. Беда нашей школы в том, что из неё никто не хочет уходить. Хотя, у них какие-то другие таланты есть. Я вообще считаю, что если у ребёнка не отбили интерес к учёбе в начальной школе, то это талантливый ребёнок. Во многих школах, из которых приходят к нам ребята, какая-то казённая атмосфера.
— Если на начальном этапе обучения образовался пробел, то ребенок может безвозвратно потерять интерес к предмету. Почему Вы не открыли младшую школу? У вас ведь учатся дети только с 6-го класса.
— У нас есть такой огромный кружок, который называется «вечерняя школа». Это дети, которые приходят на 1,5 часа в неделю после уроков в своей школе. Если нравится – они продолжают заниматься. Не нравится, они перестают к нам ходить. Мы 2 года назад попробовали брать ребят во 2-й класс. Представьте, учитель приходит в класс, а там почти никого нет. Он присматривается и видит детей под столами. Они играют в свои игрушки. Для маленьких нужны другие учителя. Профессия учителя начальной школы – это большое умение. Мы не умеем учить детей в младшей школе.
— На V европейской женской олимпиаде Ваша ученица Маша Дмитриева выступила лучше всех. А почему олимпиада «женская»? Что за разделение по гендерному признаку?
— Девочек у нас в классах мало. И во всём мире так. Если их в классе пять-шесть, то мы считаем, что это здорово. Поэтому у девочек меньше наград. Гендерные особенности есть во многих видах спорта, и это никого не смущает. Чем больше будет разнообразных олимпиад, тем лучше.
— А что происходит с ребёнком после олимпиады? Стратегия воспитания сотрудников во многих международных компаниях – брать со школьной скамьи и уже воспитывать под себя.
— У нас также. Есть фирмы, которые с нами сотрудничают. Лет 5-7 это наблюдается. Это большие технологичные компании. Пусть у ребят будет выбор, по какой траектории развиваться.
— Не пытаются ли наших ребят за рубежом сразу с олимпиад выхватывать?
— Бывает. В советские времена некоторые ученики стремились проявить себя на олимпиадах, чтобы их заметили зарубежные вузы, поскольку их не принимали в наши крупные вузы – МГУ, МФТИ и т.п.
— Олимпиада – это вызов, который ты принимаешь. Понимаешь куда стремиться.
— Да, не только из-за интереса к предмету ребята участвуют в крупных олимпиадах. С другой стороны, не следует думать, что олимпиады дают какой-то высокий уровень образования. Всё-таки это соревновательная форма. Ученик может равнодушно относиться к олимпиадам, но быть талантливым математиком, физиком. Да кем угодно.
— Нет желания соревноваться?
— И это, и много времени уходит на подготовку. Олимпиада длится пару дней. А ещё несколько недель на сборах, команда готовится. Мы даже пытаемся ввести для этих ребят свободное посещение.
— На олимпиадах сейчас сильными считаются корейцы и китайцы.
— Корейцы и китайцы, надо сказать, уделяют этому очень много времени и внимания. Они снимают детей абсолютно со всех занятий и натаскивают их по узкому профилю. Явный ущерб образованию.
— Насколько это плохо? Если у ребёнка способности к математике, он её любит, но от него требуют успеваемости ещё и по другим предметам – по литературе, истории, географии.
— Что же получается с человеком? Убожество. У нас были дети, которые, не стесняясь, говорили – не нужна нам ваша литература. Слава Богу, сейчас этого нет. Уравновешенный человек с интересом занимается всем. Не потому, что он считает это обязательным. Ему интересно. Если учитель увлекает своего слушателя, то волей-неволей он принимает участие в обсуждении. Для нас успехи в олимпиаде – не главное. Для нас главное общий уровень образования.
— Мы с вами поговорили про образование, про тот общий уровень по стране, на котором оно находится. А делать-то что, чтобы его поднять?
— Растить интеллигенцию. Я нашим детям всегда говорю, что мы пытаемся сделать из них интеллигентов, а не «образованцев». Это слово, придуманное Солженицыным, – когда человек получил какое-то узкое образование, а в остальном серый как валенок. И самое главное – в нём нет человеческих качеств. Нужно чтобы школа готовила детей к интеллигентной деятельности. Не важно, куда он пойдёт работать – в науку или к станку.
— Можно ли разложить успех на составляющие? Как выстроить школу?
— Вот пример. Бывшая знакомая директор жаловалась, что уровень детей и родителей низкий, трудный. И, тем не менее, она озадачена созданием класса, в который придут сильные дети, чтобы можно было на его примере поднимать всю школу. Она с нами советовалась, мы провели среди ребят олимпиаду, чтобы их заинтересовать, помогали учителям материалами. Так это и работает. В каждой школе нужно формировать группу ребят, которые готовы серьёзно учиться. Под них подбирать программу, учителя. Учителя, которому интересно.
— Наработав опыт, репутацию, вы получили не только конкурс среди детей, но и среди учителей. Но, как привлечь талантливого учителя, когда вокруг школы ещё нет ореола славы?
— Это проблема. Сейчас, кстати, возник проект «Учитель для России», где подбирают молодых интеллигентных людей, которые получили непедагогическое образование, которые уже работают в промышленности, в науке. Их в общих чертах обучают педагогике и приглашают ехать в провинцию, в сельские школы. Причём важно, чтобы в школу приходило сразу несколько таких учителей. Чтобы начать создавать атмосферу. И некоторые директора сельских школ пытаются их завлечь к себе. Значит, директор думает о судьбе своей школы. Нужно подбирать неравнодушных директоров – с них начинается школа. Сейчас департамент образования разработал, может быть, не идеальную, но всё же систему подбора директоров.
— Я заканчивала Университет Нефти и Газа, у нас основной преподавательский состав составляли люди, которые работали в нефтегазовых компаниях, на месторождениях. К ним все ходят, потому что преподаватель буквально рисует образ того, о чём он рассказывает. Это не пустая теория. А в школах это реально сочетать?
— Сочетать работу в школе и ещё где-то у таких людей просто по времени не хватает. У нас в школе много молодых специалистов, которые закончили нашу школу. Они к нам приходят и работают на уроках ассистентами – помогают учителям. Вообще, у нас половина учителей – это наши выпускники.
— Изучив сайт школы, посмотрев какие лекции у вас проходят, я уже поняла, что очень хочу у вас учиться. Чья инициатива – устроить информирование и лекции?
— Это инициатива преподавательского состава. К нам с лекциями приходят наши выпускники, делающие свою научную карьеру, предпринимательскую, или их знакомые – известные специалисты.
— Школа может всё это делать и организовывать по своему усмотрению? Хорошие учителя, психологи, приглашенные лекторы. Почему другие школы этого не строят?
— Самоцензура, самоограничения. Я уверен, что не должно быть в школе равнодушных учителей и директоров, которые думают только о заработке. Таких не должно быть в школе.
— В какой пропорции Ваши выпускники идут в науку?
— Мы ребятам всегда говорим, чтобы они не особенно парили в воздухе: «Имейте в виду, что теоретиков математиков, физиков из вас будет немного. Но и в прикладной области работать вы сможете, и вам будет интересно».